– Скажите, вам приходилось сталкиваться со случаями, когда один из членов вашего ордена…
– За последние годы был лишь один подобный инцидент, – прервал своего спутника Талес, сразу сообразив, куда клонит его собеседник. Прежде чем продолжить, он поправил очки, что, как успел заметить Гутманн, было явным признаком недовольствия. – Каждый имеет право покинуть наш орден, но в этом случае предполагается, что такой человек больше не вернется к нормальной жизни. В подобных случаях мы пользуемся Фригийской скалой.
– Я вас не понимаю.
– У фригийцев в Малой Азии был обычай сбрасывать преступников со скалы. Тем же, кто признался в своем преступлении, они предоставляли возможность прыгнуть с этой скалы самостоятельно. Я бы сказал, благородная казнь. Так мы посту пали раньше, сейчас же действуем более гуманно. Современная биохимия дает нам возможность быть полностью уверенными в том, что решивший покинуть орден будет хранить молчание.
«Лендровер» медленно пересек узкий мост над глубоким ущельем. В темноте нельзя было увидеть его дно. Мотор завыл на низких оборотах, когда тропа резко пошла вверх. Подъем оказался настолько крутым, что фары освещали пустоту, словно два маяка.
Затем капот автомобиля резко опустился вниз, потому что спуск оказался не менее крутым. Впереди Гутманн смог различить темные дома вокруг освещенной красноватым светом площади, на которой царило странное оживление, и куда-то спешащих людей.
Когда автомобиль подъехал ближе, Гутманн отметил, что у всех прохожих отрешенный взгляд и очень странный вид. Мужчины и женщины корчили гримасы, изредка разражаясь безумным смехом. У детей были огромные головы, но в то же время абсолютно нормальные тела. Одетый в белое лысый старик тянул за собой на куске веревки деревянную игрушку. Одни приветливо махали рукой, другие бросались к автомобилю и, заглядывая в окна, кривлялись, словно дети.
– Их вы можете не бояться, – сказал Талес, заметив растерянное выражение лица Гутманна. – Они абсолютно безобидны. Достойные сожаления создания, которых природа не наделила нормальным разумом. Но что значит «нормальный»? Вы сами знаете, что разница между сумасшедшим и гением очень невелика. Официально Лейбетра является колонией для душевнобольных, расходы на содержание которой взял на себя орден. Таким образом мы гарантируем себе официальный статус и в то же время можем не опасаться, что кто-то нами всерьез заинтересуется. Мы словно отделились сумасшествием от остального мира.
– Как я должен понимать ваши слова?
– Каждый, кто попробует проникнуть в Лейбетру, должен будет сначала пройти через эту колонию
Водитель несколько раз просигналил, пытаясь освободить дорогу, а затем открыл окно и начал громко кричать, чтобы хоть как-то отпугнуть столпившихся вокруг автомобиля людей.
За поворотом показались массивные железные ворота. Они были ярко освещены и вели, казалось, в самую середину горы. Когда автомобиль приблизился, створки распахнулись сами собой. За воротами Гутманн увидел огромный зал с высокими каменными сводами. В глубине были припаркованы внедорожники, а слева за массивной решеткой гудели электрогенераторы. Стену напротив занимали два лифта, похожие на те, которые можно найти только в старых роскошных домах, – из красного дерева и со стеклянными вставками в дверях.
– Вот мы и прибыли, – сказал Талес, когда лифт остановился, и предложил своему спутнику выйти. – Ваш багаж принесут в комнату. Следуйте за мной.
Гутманн ожидал, что окажется в монастыре, но увиденное больше напоминало роскошный отель. Он был поражен.
– Надо полагать, вы представляли себе все несколько иначе?
– Вы правы… – ответил новоприбывший. – Я не ожидал увидеть такую роскошь и скорее рассчитывал на определенный аскетизм.
Они вышли из лифта. Звучала классическая музыка. На каменном полу ярко освещенного холла в форме полумесяца в идеальном порядке стояли деревянные кресла и плетеные стулья, умело изготовленные местными жителями. В стене напротив лифта были прорезаны небольшие арочные окна. Коридоры расходились в разные стороны. Все это создавало впечатление простора, кардинально отличавшее эти помещения от узких проходов Метеоры.
Талес указал на коридор слева, где виднелась лестница, ведущая наверх. Поднявшись по ней, они оказались в некоем подобии галереи. Слева и справа на одинаковом расстоянии друг от друга расположились двери, причем каждой соответствовала идентичная по цвету и форме пара на противоположной стороне. Гутманн отметил про себя, что, пока они шли по длинному коридору, им не встретился ни один человек. Но отсутствие людей пугало не так сильно, как толпа умалишенных на площади.
– Я бы хотел вернуться к вашему замечанию, – сказал Талес и тут же исправился: – Я бы хотел вернуться к замечанию Вашего совершенства. Аскетизм достоин восхищения, но аскет не становится мудрецом автоматически. Мы не имеем ничего против аскетизма, если речь идет о нетребовательности. Если Диоген был вполне доволен, живя в бочке, то что можно иметь против? Диоген самостоятельно выбрал такой способ жизни и был счастлив. Но аскетизм монахов – это не что иное, как недоразумение. Павел просто не понял философию греческих стоиков и видел в ней лишь испытанный способ борьбы против пороков. Христианский аскетизм направлен на подавление и уничтожение человеческой натуры. При этом речь идет не только о желании интимной близости, но и о желании созерцать, слушать и ощущать на вкус. Истинная же философия стоиков основывалась на том, что жизнь человека должна быть в гармонии с природой. Если бы Церковь была права, то все монастыри стали бы оплотами счастья, мира и правды. Но задумывались ли вы о том, как обстоят дела в действительности? Вряд ли можно найти на земле место, в котором несчастье, злость и ложь были бы столь обычными явлениями, как в любом монастыре.