Пятое Евангелие - Страница 110

110

– Еминенца, вы об этом знали?

Феличи спокойно кивнул и отвел взгляд в сторону.

Тогда Берлингер закричал, даже не пытаясь сдерживаться:

– Как я понимаю, об этом уже знают все: смотрители в музеях, служки Сан-Пьетро и добровольцы в «Osservatore Romano»! Только главе Святого Официума ничего не известно!

– Это решение пока что не является официальным, – попытался успокоить кардинала Феличи. – Я тоже узнал это во время разговора один на один с его святейшеством.

Берлингер рухнул на стул, оперся правым локтем о стол, а лбом – на сжатый кулак правой руки. В его голове все смешалось, но самым сильным чувством оставалась ярость. Он предполагал, что в случае возникновения ситуации, подобной этой, которая была непосредственно в его компетенции, он как глава Святого Официума будет первым, кого Папа проинформирует о своем решении. Он, Берлингер, а не госсекретарь!

Около минуты он не мог думать ни о чем другом, кроме как об этой проблеме. Остальные присутствующие не решались нарушить молчание и помешать Берлингеру в его скорбных размышлениях. Наконец он заговорил, предварительно протерев глаза кулаками:

– И какова же цель этого церковного собора?

Он смотрел на Феличи так, словно бросал ему вызов и хотел сказать: ты-то наверняка знаешь ответ, ведь его святейшество открыл тебе и этот секрет.

Феличи неуверенным взглядом окинул всех присутствующих, будто надеясь, что кто-нибудь избавит его от обязанности отвечать на этот вопрос. Но все молчали, поэтому кардинал начал свое объяснение:

– Об этом мы не говорили. Но раз уж ввиду сложивших обстоятельств его святейшество решил созвать собор, то…

Госсекретарь не закончил мысль и запнулся.

– Что же тогда? – вскипел Берлингер. Все присутствующие не могли оторвать взгляд от Феличи.

– Тогда речь может идти только о соборе, целью которого является роспуск Святой Церкви.

– Misere nobis.

– Luzifer!

– Penitentiam agite!

– Fuge, идиот!

– Еретик!

– Да помилует нас Бог, несчастных грешников!

Словно буйные умалишенные, запертые в одной палате, кардиналы и монсеньоры выкрикивали ругательства вперемежку с проклятиями. Видя приближающийся конец, они уже не разбирали, кто друг, а кто враг, и самым отвратительным образом оскорбляли друг друга без каких-либо причин.

Причина такого поведения крылась глубоко в их душах и в самых темных уголках сознания. Эти люди просто не были готовы к подобному открытию и последствиям, которые оно за собой влекло. Их мир, в котором они были наверху и занимали лучшие места, грозил рухнуть. Наверняка даже святые не смогли бы контролировать себя в подобной ситуации, а о простых монсеньорах не стоит даже и говорить. Постепенно крики, которые делали это помещение в самом сердце Ватикана больше похожим на дешевый кабак в Трастевере, чем на комнату для допросов в здании Святого Официума, стихли. Один за другим присутствующие пришли в себя. Они наверняка стыдились друг друга. После этого всплеска эмоций никто не решался заговорить первым, хотя перед лицом предстоящего поражения следовало обсудить довольно многое. Но каждый раз, когда для Церкви наступали трудные времена, в Ватикане было больше врагов, чем служителей Бога.

– Возможно, – начал один из монсеньоров, который сопровождал Берлингера, – возможно, Всевышний решил подвергнуть нас этому испытанию? Может быть, такова его воля? Так же как он хотел быть преданным в саду Гефсиманском? Возможно, он решил покарать нас за высокомерие?

Его перебил кардинал:

– О каком высокомерии идет речь? Чепуха! Я не высокомерен и не могу назвать высокомерными Феличи или Агостини!

Монсеньор покачал головой:

– Я не имею в виду высокомерие каждого из нас в отдельности, а говорю о всей Церкви. Вот уже много столетий наша святая мать Церковь говорит с простыми верующими с позиции, словно она является всемогущей. И тем самым пугает христиан. Неужели Господь наш не учил нас смирению и покорности? Слово «власть», насколько мне известно, он не произнес ни разу.

Простые слова монсеньора заставили остальных задуматься. Только Берлингер, который все с тем же отрешенным видом сидел за столом, чем-то напоминая пьяного, поднялся со своего места и с угрозой в голосе сказал:

– Вы прекрасно знаете, брат во Христе, что подобное замечание дает все основания вынести ваш случай на обсуждение Congregatio.

Монсеньор не оставил без ответа заявление главы Святого Официума. Он повысил голос, и волнение, с которым он обрушил на Берлингера свои аргументы, явно свидетельствовало о том, что за всю свою жизнь он еще ни разу не осмеливался разговаривать с кардиналом подобным образом.

– Господин кардинал, – начал он, – похоже, что вы до сих пор не осознали: время, когда инакомыслящих сжигали на кострах, давно прошло. По всей видимости, в будущем вы ничего не сможете поделать с тем, что вынуждены будете принимать к сведению и уважать мнение других!

Оба сидевших рядом с ним монсеньора тут же спрятали руки в широких рукавах своих сутан. Этот жест выглядел довольно комично и напоминал цыплят, которые прячутся под крылья квочки при малейшей опасности. Похоже, монсеньоры таким образом пытались укрыться от грозившей им опасности поскольку как огня боялись реакции кардинала. Но, к их величайшему удивлению, не произошло ровным счетом ничего. Берлингер был просто шокирован тем, что простой монсеньор осмелился ответить главе Святого Официума с такой прямотой и даже наглостью. Более того, фразу монсеньора следовало воспринимать не иначе как провокацию.

110